Показаны сообщения с ярлыком 1960-е. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком 1960-е. Показать все сообщения

вторник, 29 декабря 2020 г.

Обалдеть от старых книг









Обалдеть от старых книг, от икон и музыки,
Растревожить себя, слов не отыскать
И в себя побрести улицами узкими,
Угадав, что сейчас там начнет светать.

Отдохнуть от шумных встреч, разговоров путанных,
Никого не пускать, телефон разбить,
И хранить в душе клочки сновидений смутных,
До обморока небо и женщину любить.

И раскрыть в себе тайник неприкосновенный,
О котором никто не подозревал.
А потом говорить: «Будь благословенна
Ночь, когда я один пел и горевал…»
1968

среда, 23 декабря 2020 г.

Барабанщик Фортуны

 Вам знаком этот малый? Он сегодня невесел.

Но опять по привычке он берет барабан.

Мы его остановим — он не все еще взвесил,

Ведь в концах его палочек  наша судьба.


Подожди, не юродствуй, Барабанщик Фортуны.

Знаешь ты, сколько надо нам отмерить беды?

Ты и сам был когда-то возмутительно юным.

Все опять повторяется, я и он — это ты. 


Будят нас барабаны, мы готовы — по коням, 

Но куда же нам мчатся, оборвав удила?

Даже если ускачем, то за нами погоня —

Наши недруги, други и пустые дела.


Ты устал и несчастен. Тебе некуда деться.

Дай тебе барабанить от зари до зари. 

У кого-то от стука разрывается сердце. 

Барабанщик, подумай, что ты там натворил!


Твоя звонкая должность обещает нам правду.

Ты стучишь на удачу — разве мыслимо так?!

Подожди, барабанщик, ты получишь в награду

Уваженья на гривенник и любви на пятка.


Будешь грустным и нищим, как и все в этом мире.

Лучше спрячь, барабанщик, глупый свой барабан.

И пойдем вместе с нами и напьемся в трактире.

Над судьбой посмеемся. Она тоже — обман.


1971-1972(?)


вторник, 2 февраля 2016 г.

Доживем до лета








Доживем до лета,
Купим помидоры.
Плюнем на запреты
И уедем в горы.

Мы нарежем небо,
Как арбуз, ломтями,
Будем сыты хлебом,
Добрыми вестями.

Верная примета:
Глянь, оттаял город.
Доживем до лета,
Купим помидоры!

1969

Все будет так, а не иначе








Все будет так, а не иначе:
Звезда в окне, в стакане — спирт.
Мужчины пьют, а это значит —
Разлука за плечом стоит.

Уйдут, шатаясь после пьянки,
И будет им ломать виски,
И будут пить рассол из банки,
Кусая банку от тоски.

Но загудит в вершинах сосен
Чужая жизнь —  и подомнет.
В ушах засвищет злая осень,
Охапкою швырнет забот.

Не будет писем, встреч, прощаний,
Ненужных и пустых обид,
Но будет память снов случайных:
Звезда в окне, в стакане — спирт.
1969

Всю юность — все, кому не лень — упрекали меня за то, что я писала стихи как бы от имени мужчины. Это считалось признаком дурного вкуса. Я ничего не понимала: какие мужчины, какие женщины?! Я писала о человеке и заботиться о роде местоимений совершенно не собиралась…
Спустя много лет я поняла, что поэт во мне родился раньше женщины.
Что ж, бывает...

Отговори меня прощаться







             

          К.И.Ф.

Отговори, отговори меня прощаться —
Еще топор во взмахе и в руке.
Мне не положено, мне поздно ошибаться,
Я узнаю себя во встречном дураке.

Моя беда сошлась не песне клином,
Я отрубил себя от веры и мечты.
Я буду ждать, пока засохнет глина
На памятнике Вечной Суеты.

Отговори меня прощаться, дай мне руку.
Что в глубине бесслезных глаз твоих?
Там все равно хоронится разлука…
А вот и звук шагов твоих затих.
1969

Церковь Оливисте








Пронзительная башня,
Рвущаяся ввысь.
Орган и пенье — страшно,
На мне века сошлись…

1968
Таллин

Ощущение жизни








Ощущение жизни прерывает дыханье,
Обостренные нервы обжигает заря,
И сверкает на солнце ослепительной гранью
День, как найденный в дюнах кусок янтаря.

Переполнено сердце жаждой счастья и света.
Рвется дерево в небо, хлещет дождь по лицу.
И идут за тобою неудачи по следу.
Но ведь ты одолеешь и беду, и грозу.

Красоту этой жизни пьешь, как воду из крана,
Припадаешь губами к светлой песне любви.
Только боль постоянна – не рубцуются раны.
Жизнь, тебе улыбаясь, алый рот свой кривит.

Воздух тих и прозрачен, и трагедий — не надо.
Выйди в утренний город и ему улыбнись.
Все пройдет как пройдет, — и умрешь ты когда-то
Безнадежно влюбленным в эту горькую жизнь.
1968

Мне не выплакать слез...









Мне не выплакать слез о забытых поэтах.
Почему, почему их посмели забыть?!
Мне дано лишь страдать, что со мной уже нет их,
Мне дано лишь их страстно и нежно любить.

Они песни сложили про радость и горе,
С головой обнаженной они шли по Руси…
Если так неприветливо памяти море,
Пусть хотя бы любовь моя их воскресит.
1968

Любимые улицы








Любимых улиц помню голоса.
Любимых улиц многоликий говор,
Любимых улиц лунная краса —
По ним войду я в мой любимый город.

На этих улицах оставлены шаги
Моих пустых бессонных одиночеств.
Дома запомни ли тепло моей руки,
А воздух пьян от злых моих пророчеств.

О, сколько раз я здесь брела одна,
И листья падали к ногам моим усталым,
И мне была судьба моя видна:
Дни горьких дум и дружеской опалы.

Я возвращусь к вам в самый трудный год,
Хранительницы грусти и тревоги.
И будет также труден поворот,
И будут также подгибаться ноги.

Я упаду на камни мостовых
И зарыдаю, будто бы впервые.
Любимых улиц, как всегда пустых,
Увижу я тогда глаза пустые.

И мне захочется до боли целовать
Любимые глаза любимых улиц,
И сердца стон мне будет не сдержать…
А улицы от горя задохнулись!
1968

Не стать мне птицей...








Не стать мне птицей – можно только небом,
Не стать звездою – только звездопадом.
А может, птицей вовсе и не надо –
Таланта не было?
Приснились сказки, но во мне остались,
Приснилась песня, но ее не спела.
Остатки снов в глазах,
В руках – остатки пепла –
Оттанцевались…

1968

Лейтенант Шмидт








На крик! И головой об стену,
Чтоб череп раскололся мой!
Кто знает этой смерти цену?
А знают цену смерти той? —

Той, захлебнувшейся слезами,
Кроваво-черною водой…
На крик! Развязка в страшной драме.
На крик! — об стену головой!

А утром над землею встало
Не солнце — сердце моряка.
Ему для смерти казни мало —
Над нами сердце, навсегда.

Пусть будет совестью, кораном
Нам Шмидта жизнь и смерть его,
Незаживающею раной,
На нас направленным огнем.
1967












Программка спектакля


КАЗНЬ

Мне приснилось, как казнили Шмидта —
Я была свидетелем безгласным.
А потом стояла над убитым
С криком и отчаяньем напрасным.

Березань тонула в Черном море,
В пене билась чайка над волною…
Это нерассказанное горе
Мне приснилось ночью проливною.

А потом я думала о Шмидте.
Он, поэт своей России светлой,
Он — казнен! О, птицы, не кричите!..
Он теперь безгласный, безответный.

Не для Шмидта ранние восходы.
Я мечтаю о великом счастье:
Протянуть бы руки через годы
И спасти его от смертной казни.
1966












Сцена ТЮЗа из спектакля «После казни прошу…» Ю.Тараторкин и А.Шуранова

Вечер, чайник на кухне







Вечер, чайник на кухне,
Песни, друзья, стихи…
Сигарета потухнет —
Может,простятся грехи.

Разговор про Иисуса
Я начну не спеша,
А потом про искусство
И про жизнь без гроша.

Я раскрою страницы
Удивительных книг
И взгляну я на лица,
Где глаза — сердолик.

Кто-то тронет гитару,
Кто-то просто вздохнет…
Вечер прожит недаром,
На друзей мне везет.
1966


Высокая позэия
















Теперь-то можно иметь все, что душе угодно…

Разумеется, с русской поэзией я познакомилась в школе. У меня была чудесная учительница русского языка и литературы Плана Васильевна Евдокимова. Благодаря ее урокам я не только знала, но и глубоко чувствовала стихи. В седьмом классе мы писали сочинение о поэзии, что мне самой позволило понять, насколько сильно я люблю стихи — больше всего на свете.
В 13 лет я прочитала полное собрание сочинений Лермонтова (это уже спасибо родителям: в домашней библиотеке было много книг, в том числе четыре тома Лермонтова и замечательный двухтомник Пушкина) — и думала, что «выше» стихов Михаила Юрьевича быть ничего не может.
Плана Васильевна дала мне в руки и первый голубой томик Марины Цветаевой, вышедший в 1961 году. Много лет спустя я поняла, в какие годы мы учились в школе: советская оттепель! Журнал «Юность» с Аксеновым, Вазнесенским, Ахмадулиной, Гладилиным, Анчаровым, Левитанским, Поженяном, Ефимовым,  Евтушенко…
И еще — ТЮЗ, где мне не однажды удалось услышать Булата Окуджаву. Поскольку Корогодский поставил его «Глоток свободы» и «Школяра».
А спектакль «После казни прошу…» открыл дверь в самую высокую поэзию.
Лейтенант Шмидт. А где и что о нем написано? Тут же выяснилось, что у Пастернака есть поэмы «Лейтенант Шмидт» и «1905 год». И я у той же бесценной моей Планы Васильевны выпросила книжку Пастернака 1935 года издания.
Я ничего не знала: ни про «Доктора Живаго», ни про Нобелевскую премию, ни про исключение из союза писателей, ни про то, что Бориса Леонидовича уже нет в живых. И Галича я не слышала. А когда услышала — через несколько лет в какой-то компании затертую невнятную запись, не смогла понять строчку «Он не мылил петли…» Где?! Я понятия не имела, что моя любимая Цветаева повесилась в Елабуге в августе 1941 года.
Тогда, летом 1967 года, на скамейке возле ТЮЗа я читала поэму, уже зная, что она посвящена Марине Цветаевой (пропустить посвящение я не могла, и в комментариях нашла, что эту поэму Пастернак посвятил именно ей).
Вскоре, чуть ли не через год в «Новом мире» появилась первая публикация Ариадны Сергеевны Эфрон «Переписка Пастернака и Цветаевой». Блестящая публикация, потому что в ней письма располагались по принципу «письмо—ответ—письмо». И в этом была историческая логика и психологическая, творческая правда. Чтобы сегодня составить такую подборку, мне надо раскурочить два тома: писем Цветаевой и писем Пастернака… Разумеется, я не имела ни малейшего представления, чего стоила Ариадне Сергеевне эта публикация…
Так в общем-то опальные для советской литературы поэты встали для меня на первое место. Но подробности их судеб, трагедии этих судеб узнавались постепенно, кусочками, то из одной, то из другой публикаций. Разговоров я ни с кем об этом не вела, а если слышала какие-то обрывки, то изначально — не верила. Верила я только напечатанному слову. А напечатаны тогда были только стихи. Хотя г-н Колосков умудрился из собрания сочинений Маяковского изъять все, что имеет отношение к Брикам…
Ей-богу, как я написала потом в поэме, «я жила в заколдованном доме».
На факультете журналистики ЛГУ я изучала предмет «Теория и практика партийно-советской журналистики». К этому предмету прилагались тома партийных решений. И когда я наткнулась в одном из них на Постановление 1946 г. о журналах «Звезда» и «Ленинград», я с испугу переписала его в тетрадь: я была уверена, что мне случайно выдали устаревший том, и теперь этого страшного текста нигде найти нельзя… А ведь постановление это так и не было отменено. Оно просто перестало действовать, во-первых, по причине ухода из жизни всех авторов и «подсудимых», а, во-вторых, с кончиной СССР.
Но никогда никакие окололитературные, пусть даже политические, проблемы не поднимались дня меня на высоту самой Поэзии.
Мне трижды наплевать на «донжуанский список» Пушкина», а тем более на его взаимоотношения с Николаем I. И уж совсем мне не интересно, кто и какие письма подписывал или не подписывал в советские времена. Не вникала.
Асеева сегодня обвиняют чуть ли не в «доведении до самоубийства» Марины Ивановны, а я все равно люблю его стихи! Не все. И не так, как стихи Цветаевой. Но я и стихи Сергея Есенина или Николая Рубцова люблю «не так». Но люблю!..


Мой «кубометр» стихов



Мне приснился чудный сон...









Мне приснился чудный сон,
Что меня не любит он.

Стала плакать я во сне,
Но сказал он тихо мне:

«Не печалуйся, Наташа,
Скоро будет свадьба наша».

Сон мой грустный перестал,
Он меня поцеловал.

Утром снова стало грустно:
На душе светло и пусто.
1968

Ражая сводня









В синей темной бутылке
Золотое вино.
Бьется синяя жилка,
Только мне все равно.

Я тушу сигарету,
Зажигаю свечу.
Я сегодня с поэтом
Всю ночь промолчу.

Будет бронзовые вечер
На плечах на моих,
Новгородское вече
На устах молодых.

И поэт крутолобый
Будет помнить меня:
Говор сердца особый
И глаза без огня.

Потому что сегодня
В свете тысяч огней –
Рада рыжая сводня –
Ты венчаешься с Ней.

1967

понедельник, 1 февраля 2016 г.

Премьера







В ТЮЗе премьера, сейчас начнется –
В чудо сейчас откроется дверь.
Кто-то заплачет, а кто – засмеется…
Ты верь, обязательно в чудо верь!

Ждать его сердце мое не устанем.
Вот оно: медленно гаснет свет…
Оно никогда, никогда не обманет!
Придем мы к нему через тысячу лет

И будем все так же стоять у барьера,
Аплодисментами зал взрывать…
В ТЮЗе премьера, в ТЮЗе премьера –
И нам опять сегодня не спать.
1964
Липово