Показаны сообщения с ярлыком 2000-е.. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком 2000-е.. Показать все сообщения

воскресенье, 24 апреля 2016 г.

Липово














Липовское кружево листвы
И накат волны на чистый берег…
Открываю медленные двери
И иду сквозь мокрые кусты.

Две сосны, калитка и трава –
Неприметный заповедный угол.
Здесь порхают бабочки над лугом
И звенит восторга тетива!..

Лопухов некошеный разгул,
Солнечная летняя истома…
Только здесь душа бывает дома –
На балтийском светлом берегу.

Он следами счастья перевит,
Уплывают волны и потери…
Воздается каждому по вере,
А еще воздастся – по любви.
28.07.2002
Липово
 ..............................................................................

воскресенье, 21 февраля 2016 г.

Ахматова








Ну… не всем же быть Ахматовой.
П.В.
 Теперь меня позабудут,
И книги сгниют в шкафу.
Ахматовской звать не будут
Ни улицу, ни строфу. 
А.А.
 I.
Я мою полы, посуду,
Мечтаю купить софу…
Ахматовской звать не будут
Ни улицу, ни строфу.

К чему это я?
Рифмуя,
На что посягаю я?
Я в книгу ее седьмую
Вхожу из небытия.

Да кто ты, да как ты смеешь?!
Да кто позволил тебе?!
В безвестности околеешь,
В житейской своей судьбе!

Я все сполна получила,
И даже свою тетрадь.
Ахматова научила
Плакать и умирать.

Отмерено мне немножко,
Почти неземная честь:
Курапцевская дорожка
На старом кладбище есть.
II.
Моим стихам о юности и смерти
Сложиться не пришлось – не суждено.
И в белом запечатанном конверте
Черновики отправлены давно.

К тому, кто знал: изломанные строчки
Не стоят ни вниманья, ни труда –
«Начитанностью девочка морочит
Себя и нас без всякого стыда…»

А нищая несчастная Марина
Бежала по вокзальным площадям
Навстречу боли, мужу, смерти, сыну,
Глаз от меня своих не отводя.

Пригвождена
к Марининым страданьям,
К каким-то чешским будничным полям…
Уж если ей отказано в признание,
Кому нужна поэзия моя!

Поэзия… Те голоса и звуки,
Сведенный немотою юный рот…
Ахматовой стареющие руки
Мне передали вечное перо.
III.
Вот тут, за углом –
Фонтанный Дом.
Коляски стоят……
Поликлиника моя.
Улыбается даже
Маленькая Наташа.
IV.
Это рядом, я здесь родилась.
Это связь? Это – связь.
Ни названий, ни лиц до поры,
А насквозь — проходные дворы.

К шереметевским липам, в туман.
Это там, это там, это там…
V.
С Литейного – неведомым проулком.
Такой знакомый, тихий-тихий двор.
Здесь даже мысли отдаются гулко,
И ввысь уходит северный простор.

И сумеречный шелест снегопада,
И тонкий звон сосульки ледяной…
Ахматовой
воздушная громада,
Как облако, стояла надо мной.
VI.
Тот город, мной любимый с детства,
Один, как пайка, на двоих.
В огне души и этот стих
Горит, как шпиль Адмиралтейства.

В огне гаданий и преданий
Шлифует душу и гранит
Тяжелый северный гранит
И невский берег перед нами.

Но кто рожден под взглядом царским,
Тому назначен путь земной
Нелегкий, но совсем иной,
Чем там, в Елабуге татарской…

Не промотать твое наследство.
И даже с рук его не сбыть!
В грядущем обещает быть
Не хуже этого соседство.
VII.
Я счастливее Вас.
Этот город с онегинских дней
Для меня увеличен
На терпкие Ваши октавы:
Здесь к поэту пришла,
Здесь бродила в пространстве теней,
Здесь касались меня
Крылья Вашей заснеженной славы.

Я под арку войду,
За ограды уснувших садов
И пойду по привычке
Протоптанной узкой тропинкой.
Я в поэзию Вашу
Неслышно открою засов –
И войду, и застыну
Под шепот забытой пластинки.

Много лет,
Много лет, много лет
Наугад открывала,
Ликуя, любую страницу –
И струился багряный
И розовый утренний свет,
Умывая родные,
В ночи почерневшие лица.

Я счастливее Вас.
Вас утешить никто не пришел.
Только бедный Евгений
Однажды явился без темы.
Я наполнена Вами,
Вы – всюду, и мне хорошо.
Я еще постою
На углу вашей строгой Поэмы.

9-10 февраля 2002

воскресенье, 14 февраля 2016 г.

Зверь







У Князя Тьмы — круги кровавой грязи,
Их глубину страданьем не измерить —
Оскаленные зубы неприязни
И хриплый рев затравленного зверя.

Рычал отец в минуту тяжкой боли,
Кричала мама, заходясь слезами…
Однажды зверя выпустить на волю
Они боялись.
Белыми глазами

Они смотрели на меня, не видя.
У Князя Тьмы в руках — тугая плетка.
На дыбе рвались жилы, будто нити —
И на дыбы вставал ребенок робкий.

Все было так. У зверя нет обличья.
Оскал и хрип свирепствуют в утробе
И восстают местоименьем личным —
В кровавой грязи, в ярости и в злобе.

До срока он живет внутри и дышит,
И давит горло, и ночами душит.
Его никто не видит и не слышит,
Он — зверь слепой, во тьме кромсает душу.

Но вот от встал, на дыбу вздернул тело,
Уже готов к торжественному мщенью,
И в зеркале глаза сверкают белым,
И рот оскален с горьким отвращеньем.

Зачем же я жила, молилась, пела,
Цветок души растила с упоеньем?!
Вот тьма и свет сошлись в моих пределах,
И плетка Князя обрывает пенье.

Я с ужасом, наощупь, оступаясь,
Иду навстречу бешеному зверю…
И ходят под рукой моей, вздымаясь,
Бока тугие…
Верю и не верю.

Ты — это я?
В поту, в горячей пене…
Разорваны твои больные губы
Стальными удилами,
в черной вене
Кровь запеклась…
Мой вороной, мой любый!..
8-9.04.2002

Плакать и петь








Как хочется плакать и петь.
Истратить звенящую душу —
И только потом умереть,
Пространство любви не нарушив…

1.11.2001

Красавица







Зачем я занимаюсь работой,
которая мне не нравится?
Затем, что – не красавица.

Красавице можно лежать в шезлонге
На зеленой лужайке,
Внизу — море…

И случайно заснуть,
От озноба проснуться —
И поплавать в теплом бассейне,
Глядя на море.

И утром уплыть
На парусной яхте
В райские кущи…

А я — рада,
Что у меня есть работа,
Которая мне не нравится.
Я ее делаю-делаю,
И она получается:
загляденье — просто красавица!

8.01.2002

Страница белая пуста…








Страница белая пуста.
Страница белая туманна…
Там размыкаются уста
Под шорох снежного куста,
Там ходит Время непрестанно,
Толкая в бездну поезда.

Страница белая пуста.

Засохли в баночке чернила –
Я белизну не зачернила.
Я десять лет боролась с той,
Почти бесцветной чернотой,
Что сердце намертво сдавила.

На свете кончились чернила.

Под шорох снежного куста
Страница белая пуста.

На весь огромный монитор –
Мигает слабенький курсор.
И файлы нового романа
Цепляют кластер диска «С»…

Но как, не изменясь в лице,
Извлечь из белого тумана
Не мир людей, от страха пьяный,
Не селлер по строке за цент,
Не философию обмана,
А путь до снежного куста,
Где вновь смыкаются уста.
14.11.2006

Узоры мирозданья







Я разбираю теплые узоры,
Орнаменты норвежских свитеров
И проникаю ненасытным взором
В сплетенье нитей, в таинство миров.

В моих руках постукивают спицы:
Петля, накид, потом еще петля —
И полотно узорное ложится,
Как лунный свет ложится на поля.

В задумчивом домашнем полумраке
То наяву, а то в случайном сне
Рунические связанные знаки
Как будто проступают на стене.

Привычные невнятные фигуры
Передвигает медленная тьма.
А я вяжу узоры и ажуры
На тонких спицах ясного ума.

Петляет нитка, словно дни петляют,
Разматывая времени клубок,
И на шитье с изнанки оставляют
На память незаметный узелок.

Разглядываю странное вязанье,
Не понимаю, что тут сплетено.
Все нити ликований и страданий
В руках богини, ткущей полотно.

Не первый год постукивают спицы.
Воспоминанья застилают взор.
Еще петля — и все должно сложиться
В единственный законченный узор.

Закончено, наброшено на плечи
Ажурное прекрасное шитье.
Я зажигаю праздничные свечи —
И рушится к ногам небытие.

Читаются узоры мирозданья
Со временем в орнаментах любых.
Я распускаю старое вязанье,
Как полотно истраченной судьбы.
11.09.-3.11.2001

Алмазная крупица Бога







Октябрь. Прошло четыре года.
Я – дома, не сошла с ума.
Какая дивная погода!..
Деревья, сумерки, туман…

Сияют золотые кроны,
Плывет огромная луна…
Свободы влажная корона
Рукой таинственной дана.

И осязаема, священна
Минута сладкой тишины.
Я билась, вырвалась из плена
И вижу: лист еще дрожит.

Вершится в суете эпоха,
Неспешна поступь Бытия…
Алмазная крупица Бога
Кричит и плачет: это я!
7.10.2000

пятница, 12 февраля 2016 г.

Играем Жизнь







Играем смерть, играем жизнь –
Лениво, буднично и пресно.
Мелькают сны и миражи,
Сознанью – тесно

Среди нагроможденья лжи,
В пространстве страха.
Играем смерть, играем жизнь.
Смиренья белая рубаха

На сердце стянута узлом –
Дыханье тяжко, через силу,
В больной крови густеет зло,
И вот – застыло.

И стынет день, и стынет ночь,
И стынет время.
Потом шарахается прочь
Гнедое бешеное племя.

Вот это — смерть, вот это — жизнь,
Как паводок, несется мимо.
Скажи, о Господи, скажи,
Зачем мы на краю стремнины

Играем жалко и смешно,
Лениво, буднично и пресно?
Нет, даже спрашивать грешно,
Когда молитва неуместна.
28–29.07.2000
СПб–Липово

вторник, 14 января 2014 г.

Высокая поэзия

Разумеется, с русской поэзией я познакомилась в школе. У меня была чудесная учительница русского языка и литературы Плана Васильевна Евдокимова. Благодаря ее урокам я не только знала, но и глубоко чувствовала стихи. В седьмом классе мы писали сочинение о поэзии, что мне самой позволило понять, насколько сильно я люблю стихи — больше всего на свете.
В 13 лет я прочитала полное собрание сочинений Лермонтова (это уже спасибо родителям: в домашней библиотеке было много книг, в том числе четыре тома Лермонтова и замечательный двухтомник Пушкина) — и думала, что «выше» стихов Михаила Юрьевича быть ничего не может.
Плана Васильевна дала мне в руки и первый голубой томик Марины Цветаевой, вышедший в 1961 году. Много лет спустя я поняла, в какие годы мы учились в школе: советская оттепель! Журнал «Юность» с Аксеновым, Вазнесенским, Ахмадулиной, Гладилиным, Анчаровым, Левитанским, Поженяном, Ефимовым, Евтушенко…
И еще — ТЮЗ, где мне не однажды удалось услышать Булата Окуджаву. Поскольку Корогодский поставил его «Школяра».
А спектакль «После казни прошу…» открыл дверь в самую высокую поэзию.
Лейтенант Шмидт. А где и что о нем написано? Тут же выяснилось, что у Пастернака есть поэмы «Лейтенант Шмидт» и «1905 год». И я у той же бесценной моей Планы Васильевны выпросила книжку Пастернака 1935 года издания.
Я ничего не знала: ни про «Доктора Живаго», ни про Нобелевскую премию, ни про исключение из союза писателей, ни про то, что Бориса Леонидовича уже нет в живых. И Галича я не слышала. А когда услышала — через несколько лет в какой-то компании затертую невнятную запись, не смогла понять строчку «Он не мылил петли…» Где?! Я понятия не имела, что моя любимая Цветаева повесилась в Елабуге в августе 1941 года.
Тогда, летом 1967 года, на скамейке возле ТЮЗа я читала поэму, уже зная, что она посвящена Марине Цветаевой (пропустить посвящение я не могла, и в комментариях нашла, что эту поэму Пастернак посвятил именно ей).
Вскоре, чуть ли не через год в «Новом мире» появилась первая публикация Ариадны Сергеевны Эфрон «Переписка Пастернака и Цветаевой». Блестящая публикация, потому что в ней письма располагались по принципу «письмо—ответ—письмо». И в этом была историческая логика и психологическая, творческая правда. Чтобы сегодня составить такую подборку, мне надо раскурочить два тома: писем Цветаевой и писем Пастернака… Разумеется, я не имела ни малейшего представления, чего стоила Ариадне Сергеевне эта публикация…
Так в общем-то опальные для советской литературы поэты встали для меня на первое место. Но подробности их судеб, трагедии этих судеб узнавались постепенно, кусочками, то из одной, то из другой публикаций. Разговоров я ни с кем об этом не вела, а если слышала какие-то обрывки, то изначально — не верила. Верила я только напечатанному слову. А напечатаны тогда были только стихи. Хотя г-н Колосков умудрился из собрания сочинений Маяковского изъять все, что имеет отношение к Брикам…
Ей-богу, как я написала потом в поэме, «я жила в заколдованном доме».
На факультете журналистики ЛГУ я изучала предмет «Теория и практика партийно-советской журналистики». К этому предмету прилагались тома партийных решений. И когда я наткнулась в одном из них на Постановление 1946 г. о журналах «Звезда» и «Ленинград», я с испугу переписала его в тетрадь: я была уверена, что мне случайно выдали устаревший том, и теперь этого страшного текста нигде найти нельзя… А ведь постановление это так и не было отменено. Оно просто перестало действовать, во-первых, по причине ухода из жизни всех авторов и «подсудимых», а, во-вторых, с кончиной СССР.
Но никогда никакие окололитературные, пусть даже политические, проблемы не поднимались дня меня на высоту самой Поэзии.
Мне трижды наплевать на «донжуанский список Пушкина», а тем более на его взаимоотношения с Николаем I. И уж совсем мне не интересно, кто и какие письма подписывал или не подписывал в советские времена. Не вникала.
Асеева сегодня обвиняют чуть ли не в «доведении до самоубийства» Марины Ивановны, а я все равно люблю его стихи! Не все. И не так, как стихи Цветаевой. Но я и стихи Сергея Есенина или Николая Рубцова люблю «не так». Но люблю!..