ОСЕНЬ В ПРИБАЛТИКЕ

На взморье воют мачтовые сосны,

Осенний ветер жалобно скулит,

И в пять уже мерещится, что поздно,

И сердце, окаянное, болит.

Прочитана давно библиотека,

Испита чаша мудрости до дна.

Во рту остались привкусы аптеки —

Эх, выпить бы хорошего вина!

До прошлого дотрагиваться больно —

Все в памяти похоже на музей.

Воспоминания и чувства ты спокойно

Кладешь в комод, как письма от друзей.

Собака тихо плачет у камина,

Не убрана посуда со стола.

Ни дел, ни встреч, ни грусти Арлекина —

В душе перегорело все до тла.

Любовь, идеи — мимо сердца, мимо,

Все размышленья умные — пустяк.

Осталось ощущать тепло камина,

Смотреть на сумасшедший пляс дождя

И понимать, что это — настоящее,

И щурить глаз на языки огня,

И слушать тишину души звенящую,

И это ни на что не променять.

1966

Липово

АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Это стихотворение было написано летом 1966 года, когда после санатория я проводила свое последнее школьное лето в деревне Липово. В феврале того же года в больнице я написала «Требуют женские плечи…». Оба эти стихотворения казались выдуманными, потому что их не могла написать шестнадцатилетняя девочка.

Тем же летом мне приснился самый знаменитый в моей жизни сон, так и не расшифрованный до сих пор.

Странными были уже обстоятельства: я уснула днем, чего со мной не случалось никогда, словно специально для того, чтобы увидеть этот сон.

Он был цветным.

Я снилась сама себе в узком красном платье с большими белыми горохами — это платье было и остается самым любимым в моей жизни, хотя ничего особенного из себя не представляло: крашеный хлопок, большой круглый вырез, несколько белых пуговиц до талии, узкий поясок, застегивающийся на такую же белую пуговицу, короткие рукава и карманы на бедрах, узкие и длинные. Я чувствовала себя в этом платье гибкой и высокой, женственной, хотя такого слова я тогда еще не знала.

Вместе с другом моего брата А. (который впоследствии, через много лет был осужден за изнасилование и сидел в тюрьме) мы переплыли на лодке через протоку, над которой низко нависали ветви деревьев, на остров. На острове, где солнце было перемешано с тенью листвы, Андрей превратил меня в женщину. Никаких физических ощущений не было, кроме легкого головокружения и тихой солнечной радости в душе.

Когда мы шли обратно к берегу, чтобы ехать назад, на нас налетел мой брат. Было совершенно непонятно, как он нас выследил, как попал на остров, но факт оставался фактом: вслед за счастьем последовало возмездие. Слов не помню, но помню жгучий стыд, испытанный во сне, с которым я и проснулась.

Теперь мне стало понятно, что в шестнадцать лет со мной случилось что-то важное, но неосознанное, что стало фактом «реальности» в виде двух стихотворений и сновидения. Смею предполагать, что имя этому прорыву —Липово.

Стихотворение «Осень в Прибалтике» я писала, испытывая острую ностальгию по Усть-Нарве, где провела свое детство. Липово казалось мне жалкой копией Усть-Нарвы, Одилией вместо Одетты. Меня насильно увезли из Усть-Нарвы и заставили жить на берегу того же моря в деревенском доме с крошечными окошками в тоске и отчаянии…

Таково было мое детское самочувствие. И только год назад выяснилось, что в этом стихотворении заложен куда больший смысл, чем мне казалось тогда.

Я никогда не любила Липово. Пока были живы родители, я ездила туда один-два раза за лето, когда начинала скучать по маме. Правда, Липово давало мне возможность побыть дома без них, в полном одиночестве, что тоже до поры до времени не было осознано.

Потом-потом родился мой Ваня, и я приехала в Липово уже не балованной дочкой, а матерью. И земля, на которой вырос мой сын, постепенно, год за годом стала моей — я вросла в нее всем существом. И стала бороться за то, чтобы она и по закону стала моя.

Это произошло год назад. Я отвезла в Сосновый Бор документы на получение земли, и мне сказали, что через месяц мне оформят свидетельство на владение землей. Я приехала в Липово, легла в своем сарае на диван и заплакала. Вот тогда я и вспомнила «Осень в Прибалтике».

Разве не про свою старость я написала в нем? Разве не про свою старость вот здесь, в Липово, на Балтийском берегу я написала в свои шестнадцать лет? И как же я могла все это знать?..

Примерно месяц спустя, я вернулась к этому стихотворению, увидела, как неумело выстроены строки, в которые запихивались первые пришедшие на ум слова — лишь бы отвязаться от ритма, лишь бы записать то, что мне слышалось или мерещилось.

Я стала его править. И забыла в Липово перед отъездом в город всю тетрадь со стихами. А теперь снова наступила весна, и я снова оказалась в своем любимом Липово на Пасху, которая совпала нынче с Первомаем. И я взяла с полки на кухне свою тетрадь. И снова кое-что там поправила.

Мне показалось, что если Бог даст, и мне придется действительно зимовать здесь свою последнюю зиму, я вернусь к этому стихотворению еще раз — и оно окажется не совсем верным по содержанию. Мне кажется, что в старости я должна быть мудрее и счастливее. Но пока я оставляю все, как есть.

ОСЕНЬ В ПРИБАЛТИКЕ

На взморье гнутся мачтовые сосны,

Осенний ветер в небесах гудит,

И в пять уже мерещится, что поздно —

И сердце разрывается в груди.

Прочитана давно библиотека,

Испита чаша мудрости до дна.

Куда пропала улица с аптекой

И одинокий питерский фонарь?

Собака тихо плачет у камина,

Не убрана посуда со стола,

И темный пузырек кардиамина

Напоминает: ночь твоя пришла.

Скупые тени молча и достойно

Вошли и встали — памяти музей.

Воспоминания и чувства ты спокойно

Бросаешь в печь, как письма от друзей.

Не слышишь ты, что ночь тебе глаголет,

О чем, волнуясь, дикторы твердят.

Осталось ощущать тепло угольев

И постоянство горького дождя.

И понимать, что это — настоящее,

И щурить глаз на языки огня,

И слушать тишину души звенящую —

И это ни на что не променять.

1966-1993-1994

Липово

30.04.94 (Х.В.)