Панихида

    К.И.Ф.

Эти пять сантиметров разрыва

На изношенном сердце твоем…

Эти водкой залитые рыла

Славословят твое бытие.

По тебе, по тебе панихида!

Ухмыляешься в тихом гробу?..

Для тебя зеленеет Колхида,

Ангел ржавую вскинул трубу.

Ты ушел — как предатель, как прежде

Предавал. Негодяй и подлец!..

Да простит тебя мама Надежда,

Да спасет тебя юный отец.

На вершину дорога крутая,

Ты дрожишь, как осиновый лист.

Отмолю я тебя, отрыдаю —

Будешь светел пред Богом и чист.

Я иду, как и ты, по обрыву:

Улюлюканье, хохот и визг.

Эти пять сантиметров разрыва —

Просто честно оплаченный риск.

1992-1995 (14.05)

10 апреля 1992 года умер Кирилл Игоревич Филинов

Полнолуние

Бессонница бывает настоящей,

Когда маячит в зеркале Николь.

Немилосерден лунный свет слепящий,

Немилосердна головная боль!

Как неизбежность смерти — полнолунье.

Не убежать, не скрыться, не уйти…

Припадочные мысли — не раздумья,

И с ними даже Стикс не перейти.

А время встало — не бывать рассвету.

Пылает череп в обруче огня.

Кто занавесит злую силу света,

Тот от безумья оградит меня.

10.03.1990

Свобода, ты недоступна!

Взять и освободиться

от самых простых вещей:

телефонного звонка

(выдернуть шнур из розетки),

назначенной встречи

(взять и остаться дома),

очередной сигареты…

Свобода!

Ты — недоступна.

О, эти телефонные звонки

И дрожь почти счастливого испуга!

Обломанные пальцы и колки —

Итог немилосердного недуга.

Взбесившийся будильник тупо лжет,

Блажат в ночи чужие телефоны,

Звереет тьма — ужо тебе, ужо!..

Душа парит НАД пропастью и стоном.

Взмывает — и ликует, и поет.

Безумный мир оставлен и не нужен.

Как будто свет, как будто свет идет,

И нет в помине ни зимы, ни стужи.

А телефон и вовсе отключен.

17.02.1990

Не будет еврейских погромов

Не будет еврейских погромов.

Я дудочку в руки беру —

И звук возникает утробный,

Слепой размыкается круг.

Ползучее темное войско

Идет на измученный звук —

И гибнет без тени геройства,

Без крови, без гнева, без мук.

Простое старинное средство,

Забытое в злобном миру,

Уймет одичавшее сердце,

Войну превращая в игру.

Раскинется небо просторно,

И ангелы вскинут трубу.

Не будет еврейских погромов,

Не будет, не будет, не бу!..

15.02.1990

Наше ремесло

  

          Алле Репиной

И мы с тобой в обойме, словно пули,

Мы точно в цель должны себя вогнать.

«Десятка» — это значит дотянули,

А «молоко» — опять, опять стрелять.

Мы нарезные, доброго калибра.

Проверен ствол и не дрожит рука.

А что там за Евфратом или Тибром?

Что на уме у бедного стрелка?

Ты — попадаешь, я лечу в пространство:

Беззвездное ночное молоко.

Холодного металла постоянство

И вата низких липких облаков.

Мы на войне — не встать, не осмотреться,

Ни друга, ни врага не угадать…

Моя некалиброванное сердце,

Осекшись, замирает: не стрелять.

15.02.1990

Апостроф

Великий и нежный, мой маленький черный апóстроф,

Тебя занесло на пустое пространство листа.

Не скучно?

Не страшно?

Проходит в ночи Калиостро,

Надменно сжимая свои ледяные уста.

Еще ничего, колдовские не сложены знаки,

Пока не угаданы их очертанья и суть.

Но вот проступает кровавая тайна бумаги…

Не в силах, не смею на лист почерневший взглянуть.

Потом, если утро найдет обессилевший остров,

Где ночью боролась со смертью наивная жизнь,

Мне станет понятно: случайно поставлен апóстроф,

Как знак криптограммы, включивший ее механизм.

15.02.1990

Беспощадная юность

Беспощадная горькая юность

В ожидании вечной любви…

Ну зачем ты ко мне обернулась?

Не зови ты меня, не зови!

У подножья глухого собора,

Где когда-то венчался поэт,

Ты прошла неуклюже и скоро —

Затерялся в толпе силуэт.

Полуженщина, полумальчишка:

Без перчатки в кармане рука,

И под бритву короткая стрижка,

И звенящая в сердце строка.

То ли женщины ясная доля,

То ль поэта неведомый путь…

Не хватило рассудка и воли

Одному божеству присягнуть.

Не зови меня, юность, обратно

В тень больших голубых куполов.

Мне великому старшему брату

Не вернуть неоплатных долгов.

1989

Два зеркала

      А.А.М.

Два зеркала поставлю на столе.

В одном ты будешь нежен и прекрасен,

В другом — непоправимо безобразен,

Где капли крови стынут на стекле.

Два зеркала, два страха, два вранья.

В каком из них ты будешь настоящим?

Что делать мне с моей душой незрячей

В пространстве муки, где болею я?

Два зеркала и тонкая свеча,

Крещенский вечер, поздние гаданья…

По коридорам смутного сознанья

Не ты ли выйдешь, что-то бормоча?

1989

Плеяды

Кто встретился в полночь в саду, я не знаю.

Сверкнули, скрестились холодные взгляды.

Осталась тревога, аллея сквозная,

Два странных луча из созвездья Плеяды.

Конечно, я вправе колючие взгляды,

Холодные губы и злые желанья

Отправить попутным лучом на Плеяды —

В чужое, далекое нам мирозданье.

А сад я украшу листвой и цветами,

Влюбленными взглядами, солнечным светом,

Проснувшихся птиц озорным щебетаньем —

Иначе зачем родилась я поэтом?

Но в полночь над садом, где встретились двое,

Где молча скрестились их горькие взгляды,

Столетья спустя, у меня за спиною

Погаснут Плеяды.

1984

Дышит тихая тайна

И стихов не пишу, и не сплю,

И брожу в полутьме по квартире…

Не люблю, никого не люблю

В этом диком изломанном мире!

Спотыкаясь, иду на просвет,

Стерегу занавешенный полог,

Где светло улыбаясь во сне,

Дышит тихая тайна глагола

ЖИТЬ

22.12.1989

Язычница

Поклоняюсь огню и воде.

Колдунов ледяные колоды

У дороги стоят в темноте —

И бредут по задам к огороду.

Поклоняюсь воде ледяной.

В черном омуте — муть и погибель.

Лес надвинулся тяжкой стеной.

А огонь — недвижим и невидим.

Уменьшаюсь в молекулу, в пыль —

Языками огня возгораюсь,

Выжигаю болотную гниль,

К небесам ледяным обращаюсь

Легким паром морозной ночи

И созвездий, мерцающих слепо…

Но клокочущей плазме печи

Хватит духу расплавить планету.

20.12.1989

Вошло с цикл Последнее десятилетие

Дыханье

Я художник последнего века

С невесомым листочком в руке,

На листе — силуэт человека

И морозный парок вдалеке.

Невесомый листок — не событье,

И событье ему не вместить.

Я рисую легко, по наитью,

По наитью мечтая прожить.

Ну зачем мне холсты и картины,

Очертанья багетных веков?

Я рисую углем и сангиной

На листах синеватых снегов.

Золотое сечение века

Преломляет усталый зрачок:

Только тень, силуэт человека

И дыханье морозный парок.

26.11.1989

Свидетель…

Свидетель моего позора,

Участник моего стыда,

Ты выставил свои дозоры,

И мне не деться никуда.

Души беспечной мародеры

Звериный поднимают вой,

И только бронетранспортеры

Пока воюют не со мной.

12.11.1989

Третья смерть

Мне бы семерым птенцам

править клювы острые,

Мне бы семерым птенцам

сыпать семя звездное.

Мне бы семерым кричать

о любви безжалостной,

Мне бы семерых качать

в нежности и жалости.

Мне бы семерых птенцов,

мне бы семерых детей.

Мне бы — мир людей

да без подлецов.

И стволы берез, и стволы рябин —

Лес густой кругом, только ты один.

Ты один, как перст, —

на свою беду,

на любовь в аду.

В этом пламени ты сгоришь,

От меня один улетишь.

Мне не сотню строк, а всего одну

Не дал Бог.

5.10.1989

Алгебра

     А.А.М.

Мы в разных областях и в разных средах…

Уже кислоты потекли в стихи!

Схожу с ума чудовищно предметно

И алгебре пеняю за грехи.

В сквозном алгебраическом примере

Блуждаю по странице голых цифр.

Что здесь любить, во что здесь можно верить,

Какою суммой оправдать разрыв?

Ты, логика холодной теоремы,

Бездумная надежность аксиом,

Гоняла сердце по абсциссам схемы,

Где невозможно бегать босиком.

К чертям забросив школьные страданья,

Оставила я в клеточку тетрадь,

Как трафарет незрячего сознанья,

Которому свободным — не бывать.

Органики молекулы гнездятся

Под черепом, и дикая мигрень

Пластает ночь — и фонари искрятся.

Звонок, звонок торопит в новый день!

С расчерченною классною доскою

И с мокрым мелом в стиснутой руке,

И с безоглядной смертною тоскою,

Когда душа дрожит на волоске.

В сквозном алгебраическом примере

Ошибку кто-то красным подчеркнет…

Разбит фонарь в осиротелом сквере,

И дождь лицо холодное сечет.

1989

Распадается наша семья…

Распадается наша семья,

Словно маленький карточный домик,

В этом мире, который огромен,

Где на дальнем краю —  полынья.

Оступилась шальная любовь,

Заблудившись в тяжелой метели.

Вместо жаркой счастливой постели —

Полынья, леденящая кровь.

Неродившейся дочки купель…

В пятилетье тоски и мороза

Колко, льдинками, сыплются слезы,

Плачет во поле снежном свирель.

Распадается карточный дом.

К полынье — два томительных следа.

Где-то с краю бескрайнего света

Застывает любовь подо льдом.

1.01.1089

Запах камфарного детства

Запах камфарного детства…

Мама, теплый шарф, компресс.

Сон забытый — не всмотреться,

Даже запах тот исчез.

Но однажды он вернулся

С темной душной тишиной.

Мир беспечный пошатнулся

За больничною стеной.

Мама, бедная, застыла.

Где она, что стало с ней?

Спиртом камфарным тянуло

От холодных простыней.

Запах камфарного детства,

Заглуши хоть боль в висках!

Чудодейственное средство —

Только в маминых руках.

Только в маминых… А значит,

У бессилья на краю

Я спасу тебя, мой мальчик,

Пересилю боль твою.

Вата, шарф — компресс нехитрый,

Просто нечего уметь!

Запах камфарного спирта —

Либо детство, либо смерть.

1987