Показаны сообщения с ярлыком 1990-е.. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком 1990-е.. Показать все сообщения

среда, 23 декабря 2020 г.

Эпоха Водолея







На рубеже эпохи Водолея
Юродствуют и плачут во Христе
И ждут из бездны сумрачной вестей,
Ни родины, ни сердца не жалея.

На рубеже таинственных эпох
Почти неведом и невидим Бог.

Я узнаю его по умолчанью,
По небесам и горестной судьбе.
Он где-то там играет на трубе
И начинает строгое венчанье.

Венчанье, но не свадьба, а венец.
И блудной дочерью бывает горд отец.

На рубеже рассудка и сознанья
Дождливой осени пленительны черты,
И Пушкин восстает из немоты,
Даруя счастье первого свиданья.

Бульвар — и Пушкин, и смиренный дождь,
И ты не знаешь, почему идешь.

1.10.1997

воскресенье, 21 февраля 2016 г.

Последнее десятилетие






ЛЕБЕДА


Лебеда — беда, беда,
Лебеда — беда, беда,
Лебеда.
Я — беда.
Это черная вода,
Это мутная звезда —
Лебеда.
27.06.1989

БРОНЕТРАНСПОРТЕРЫ

Свидетель моего позора,
Участник моего стыда,
Ты выставил свои дозоры,
И мне не деться никуда.

Души беспечной мародеры
Звериный поднимают вой,
И только бронетранспортеры
Пока воюют не со мной.

12.11.1989


НА РУБЕЖЕ


На рубеже эпохи Водолея
Юродствуют и плачут во Христе
И ждут из бездны сумрачной вестей,
Ни родины, ни сердца не жалея.

На рубеже таинственных эпох
Почти неведом и невидим Бог.

Я узнаю его по умолчанью,
По небесам и горестной судьбе.
Он где-то там играет на трубе
И начинает строгое венчанье.

Венчанье, но не свадьба, а венец.
И блудной дочерью бывает горд отец.

На рубеже рассудка и сознанья
Дождливой осени пленительны черты,
И Пушкин восстает из немоты,
Даруя счастье первого свиданья.

Бульвар — и Пушкин, и смиренный дождь,
И ты не знаешь, почему идешь.
1.10.1997


СЛЕПОК

Прозрачна стынущая ночь,
Деревьев кружево повисло.
Никто не может мне помочь
У звезд доискиваться смысла.

О чем березу вопрошать,
Зачем грозить во тьму пустую
И ничего не обещать,
О чем-то горестном тоскуя?

Молчит холодная трава,
Молчит невидимое небо –
И только ночь одна права,
Когда снимает жизни слепок.
15.08.1989

ЯЗЫЧНИЦА

Поклоняюсь огню и воде.
Колдунов ледяные колоды
У дороги стоят в темноте
И бредут по задам к огороду.

Поклоняюсь воде ледяной.
В черном омуте — муть и погибель.
Лес надвинулся тяжкой стеной,
А огонь — недвижим и невидим.

Уменьшаюсь в молекулу, в пыль —
Языками огня возгораюсь,
Выжигаю болотную гниль,
К небесам ледяным обращаюсь —

Легким паром морозной ночи
И созвездий, мерцающих слепо…
Но клокочущей плазме печи
Хватит духу расплавить планету.
20.12.1989

ГОД ЗМЕИ

Гори, мой страшный змейский год,
Пылай, вощеная бумага
Календаря…
Под черным флагом
Твой час последний уползет.

И грянет день, и грянет год —
Он у дверей копытом бьет.

Пляшите, языки огня,
Молчи, отравленное сердце,
Спасай, языческое средство —
Из пламя выводи коня.

Чуть слышно стремена звенят —
И мой Пегас несет меня.

Сгорит бумага и трава,
Сгорит огонь, утихнет лепет,
И тень отбросит серый пепел:
Гадюки мертвой голова…
1.01.1990

ЛЕДЯНАЯ НОЧЬ

Словно в сумерки суму
Не нашарить — свет не вижу.
Привыкаешь ко всему…
Август, дождь, гнилая крыша.

И тазы мои полны
Ржавой мутью. Ледяная
Ночь — и ледяные сны.
А про что они — не знаю.

Густо хлюпает вода,
Ветер двери вырывает,

И кому горит звезда —
Неживая, неживая?
17.08.1994

ПАГУБА

Стояла пагуба в ведре,
Промозглая, с оттенком синим.
Железом било во дворе,
На лестнице разило псиной.

Стояла пагуба в ведре –
Текла на пол, под стол, под ноги,
И длился точный тяжкий бред,
И всуе поминались боги.
12.01.1990


КАРАУЛ


Майский вечер солнечно сквозит,
И восток, и запад — все на месте.
Мы живем в безденежье, в грязи,
Привыкая ждать дурные вести.

Привыкая к драным сапогам,
К черному хозяйственному мылу,
И бредут по невским берегам
Первогодки — на войну из тыла.

Рядом с ними — тихий «Мерседес»,
Трижды уходивший из под пули…
Белой ночью синева небес
Нашу жизнь безмолвно караулит.
Май-декабрь 1999


ВЗДОХ


Продаются гаражи,
Продается все, что можно:
Даже та и эта жизнь,
Сумка истин непреложных.

И коробка сигарет,
И помойка, и бутылки…
Продается белый свет
Задарма и без ухмылки.

Продается старый бог
За валюту, как придется!
Но один случайный вздох
Все еще не продается.
22.10.97-22.12.1999

СЫРАЯ ЗИМА

Сырая грязная зима
Валялась тряпкой полусгнившей
У входа в дом, где жил Всевышний,
Где столько лет царила тьма.

И бил озноб живую плоть,
Трепала душу лихорадка,
ОН пил из кружки чай несладкий —
Так был унижен мой Господь.

Быть может, это тоже крест?
Ни тьмы, ни света — ниоткуда.
И даже маленький Иуда
Свой покоряет Эверест.

Где ходит праведник Лука,
Лукаво клинопись листая?
А здесь сквозит зима сырая
У поседевшего виска.
12.01.1990

 НОСТАЛЬГИЯ

I

Б.Р.Д.
У твоей ностальгии — охрипший чужой баритон.
На осеннем бульваре навстречу не выйдет никто.
На пустынном бульваре — истаявший солнечный блик.
У твоей ностальгии мой стершийся девичий лик…
Сентябрь 1999

II
Чтобы мучиться ностальгией,
Мне не надо чужой земли.
Вот она, моя панагия —
Ох, и страшен бессмертный лик!

Перекошенный рот, пустые —
Как провалы — ее глаза.
Кто сказал, что они святые,
Эти тусклые образа?

Ничего-то в них не таится,
Никакая Святая Русь…
Как ее учили молиться,
Даже спрашивать не берусь.

Как взрывали когда-то храмы,
А гэбистам давали приход…
В эту пропасть теперь упрямо
Обезумевший прёт народ.

Ах, как хочется зацепиться
Хоть за что-нибудь, хоть за крест.
И качаются очевидцы
На просторах земных чудес.

Ах, как хочется в пионеры,
В тот далекий и ясный свет!…
Панагия, святая вера
И тяжелый больничный бред.
21-22.12.1999


…И МОЯ СУМА

Ахматова сошла с ума,
Как все, кто жил тогда на свете.
Кровавый лик, ты был пресветел,
И восходила только тьма.

И кумачовый лоскуток
Хранился свято, как икона.
И край пустого небосклона
Спокойно протыкал висок.

Ахматова сошла с ума,
Потом повесилась Марина…
В седых полях необозримых
Моя валяется сума.
22.12.99

ИХ — МИЛЛИОНЫ


По капле, по капле, по капле мы выпьем
Кровавую муку и гнет тишины
Того, кто протянут был в каторжном скрипе
Сквозь шестерни этой чугунной страны.

А их — миллионы…
22.12.1999

ОТРЕЧЕНЬЕ

В ярком трепете алых знамен
Под священную дробь барабана,
Как язычница новых времен,
Я стояла в строю истуканом.

Сердце жаждало только огня,
Я молилась с отчаяньем юным:
«Ради Бога, примите меня
В заповедное братство Коммуны…»

Ликовала я: как повезло
В небывалое время родиться!
Мне страна подставляла крыло
И летела стремительной птицей.

И горели мне звезды Кремля
В новогодней морозной метели…
Но безмолвные стыли поля,
Кандалами просторы звенели.

Эти страшные тайны тая,
Ночь моя ленинградская пела.
Я не знала, не слышала я!..
Или знать ничего не хотела?

Только боль — настоящая быль.
Я жила в заколдованном доме.
Не меня из Сибири в Сибирь
Увозили на хлебном фургоне.

Не меня расстреляли во рву,
Не меня обвинили в измене…
Только в сером убогом гробу
Отошло и мое поколенье.

Без фанфар, без святынь — без следа.
«Отречемся от старого мира…»
Никогда, никогда, никогда
Не твори ни врага, ни кумира.
                       ·

Я кумачовой тешилась мечтой,
А жизнь прошла — под знаком отреченья.
Я заплатила только нищетой
За ту вину, которой нет прощенья.

23-24.12.1999

БОГА НЕТ

Ты кричишь во мне раненым зверем,
Одинокое горе мое.
Ты — безверье мое, ты — безверье,
Ты глухое мое бытие.

Ты слепая моя очевидность
Перекрестка незримых миров.
Что случилось с тобой, что случилось,
Если нету ни песен, ни слов?

Если нет ни любви, ни услады,
Если тьма заливает рассвет,
Ничего мне на свете не надо —
Бога нет.
6.10.1997
(Ленинград – Липово – СПб)


АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Меня давно мучило желание описать все, что происходит вокруг. Стихами. Но стихи как будто оставили меня совсем. Я болела, душа оставалась мертвой и пустой. И все с большей силой я начинала ненавидеть свою работу в строительном журнале.
Из какого-то чувства протеста (а может, просто время пришло?) утром 20 декабря вместо того, чтобы куда-то ехать, звонить и что-то делать, я взяла с полки давно купленную книгу воспоминаний Анны Александровны Саакянц. И прочитала страниц около ста.
К Анне Александровне я ездила в Москву накануне юбилея Цветаевой. Это была моя последняя большая работа в «Смене» — «На высоте Джомолунгмы».
Книгу я купила нынешним летом. Прежде всего потому, что фотография Анны Александровны фантастически точная — именно у этой умной замечательной женщины я была в Москве.
Та поездка в Москву была феерической. Почему-то я решила жить у Ремеза на Кутузовском. Он сказал, что квартира пустая, потому что он живет в Переделкино. Наверное, нам надо было повидаться после смерти Филинова. Помню его — в хлам пьяного — в Переделкино. Это была сцена из фильма абсурда: на койке валяется в отключке пьяный Ремез, изредка вскрикивая матерные слова, открытое окно выходит парк, где по аллее идет дряхлая Анастасия Цветаева, а я читаю гениальную Сашкину пьесу. В электричке я потеряла свой горячо любимый зонт. На следующий день в Москву приехал Ремез, устроил ужасную пьяную свару со своей несчастной Таней (матерью его второй дочки Александрины), не давал мне писать материал, я жутко злилась и тупо стучала по клавишам машинки… Отдельно от всего этого — Саакянц, ее крохотная однокомнатная квартира в Сокольниках, ее голос… кружение в метро до ее возвращения с какого-то собрания… И ее полное безразличие к тому, что есть я.
И вот я читаю ее книгу. Она написана в тех же самых выражениях, которыми говорила со мной Саакянц, я запомнила дословно. Но вот о моих любимых комментариях к «Большой библиотеке»: «Но, увы, так называемая «научная», а на самом деле наукообразная инструкция к «Библиотеке поэта» предписывала приводить другие редакции и варианты в специальном разделе, под соответствующими номерами; история произведения, его «душа» таким образом почти уничтожается; кто станет читать варианты просто так?» И все во мне кричит: «Я, я стану!!!» Читать, перечитывать и выучивать наизусть. Это правда: комментарии к синему тому Цветаевой зачитаны мною до дыр, еще бы, в них — подробности и биографии и души. Так что Ариадна Сергеевна и Анна Александровна трудились очень даже не зря… Но почему же именно меня они изначально (да и потом) «стерли ластиком»?
Проживаю жизнь с ощущением, что меня нигде и никогда не было.
Но — читаю дальше. Про поездку в Красноярский край, в Туруханск, где дочь Марины Ивановны отбывала ссылку… Потом — некий временной и смысловой провал, и я на сутки погружаюсь в «Реквием» Ахматовой.
Почему? Чем-то меня взволновали строки из письма Ариадны Сергеевны: «Теперь, по прошествии времени, видишь, какой элитой человеческой… <мы были окружены в нашей эвакуации…>…»
«Элитой человеческой…» Ссылка… Туруханск… Цветаева… 37-й год… Сталин… «Реквием»… Ахматова…
Видимо, какой-то примерно такой ряд выстроился в моей голове. И я стала читать подряд том «Реквием» (пятитомник 1989 года) — как будто заново. И постепенно — через отупение и головную боль — пришло осознание, что мы сегодня расплачиваемся за то, что пережили они — тогда. А велика ли плата? И неотступно стала повторяться строчка Гитовича: «Я дешево плачу: смертельной мукой…»
Воспоминания Берлина сделали для меня непреложным тот факт, что Ахматова сошла с ума («Когда она рассказывала мне об этом в Оксфорде, она прибавила, что по ее мнению, мы, то есть она и я нечаянно, самим лишь фактом нашей встречи, положили начало холодной войне и тем самым изменили историю человечества. Она придавала этому абсолютно буквальное значение и, как свидетельствует в своей книге Аманда Хэйт, была уверена в этом совершенно непоколебимо…») Строчки типа «Любо мне городской сумасшедшей…» — абсолютно закономерны. Не только сошла с ума, но и осознала это!..
А я-то все переживала: ну как можно второй раз за столетие отречься от самой жизни, какой бы она ни была, зачеркнуть, вымазать одной черной краской целых семьдесят лет… Вот так: «Ничто на земле не проходит бесследно». И приходится платить по счетам.
И тогда пришли две первые строчки: «Чтобы мучиться ностальгией, / Мне не надо чужой земли…»
И, как почти всегда, оказалось, что многие куски уже написаны раньше, в течение этих последних десяти лет, после «Кристаллической поэмы». Я сложила цикл «Последнее десятилетие». Но чувствовала, что там смысловой провал, вернее — недосказанность про ВИНУ. И ночью начали пробираться строки про «отреченье». «Отречемся от старого мира» — это рефрен, под который прошла вся жизнь.
«И горели мне звезды Кремля…» — любимый рассказ Аркадия Гайдара «Чук и Гек».
«Не меня из Сибири в Сибирь…» — «Банька по-белому». В.Высоцкий («И меня два красивых охранника / Повезли из Сибири в Сибирь»
«Увозили на хлебном фургоне» — «Братская ГЭС». Е.Евтушенко («Пришли в мой номер с кратким разговором / И увезли в фургоне, на котором / Написано, как помню, было «Хлеб»…)
24.12.1999
Александр ГИТОВИЧ:
Я дешево плачу: смертельной мукой,
Томительным сознанием вины,
Отчаяньем, и горем, и разлукой —

За ту любовь, которой нет цены.

Руны


Мне выпали лучшие руны.
Оракул со мной говорит
О самом сердечном и трудном,
Что плачет во мне и горит.

6.04.96

1. Знаки. Руна Посланника






«Ключевая нота здесь — получение посланий, знаков, подарков. Даже своевременное предупреждение можно рассматривать как дар. Старайтесь быть очень внимательны и чутки во время встреч, визитов, особенно с теми, кто обладает большей мудростью, чем вы.  Знаку соответствует новое чувство семейного единства»

***

Опыт горя почти позабыт,
И теперь я хочу по наитью
Различить предсказанья судьбы,
Разгадать кодировку событий.

И счастливый предутренний сон,
И случайное слово — зачтется,
Если вправду не узнанный Он
И откликнется, и обернется

На невнятный томительный зов
Пробудившейся в сердце  любови…
У Фортуны в руках колесо.
Что она для меня приготовит?

***

У Фортуны чужие глаза
И другая, нелегкая ноша.
Ты зачем обо мне ей сказал?
Что-то взгляд у нее нехороший…

Трижды — «Нет!» и четырежды  — «Нет!»
Все надежды и подвиги — прахом.
А в шкафу громыхает скелет
Позабытого детского страха.

Наказанья достоин любой,
Кто востребует счастья и чуда.
Ну какая, опомнись, любовь,
Ну какие цветы и откуда?

***

Он не дарит волшебных цветов…
Как он холоден и равнодушен…
Он…
Оракул спокойный готов
Этот бред полуночный не слушать.

Ты хотела разгадку судьбы?
Ты хотела узнать предсказанье?
Обойди верстовые столбы,
Поднимись к облакам мирозданья.


Ты сама — и любовь, и судьба.
Кто откликнется, кто отзовется?
Отнимаю ладонь ото лба
И встречаю вечернее солнце.

7.04.96

2. Партнерство. Дар






«Появление этого знака показывает, что единство или участие совсем рядом. Но действительное партнерство может существовать только между отделенными друг от друга и целостными личностями, которые не теряют своей обособленности даже в единстве. У этого знака нет перевернутой позиции — он обозначает дар свободы»

***

Долог путь, и на пути преграды.
Я засну в холодном блиндаже.
Ты не можешь быть моей наградой,
Для меня награда — свет в душе.

Я иду к тебе, как через войны,
Через рвы, окопы, темноту.
Мне не страшно, только беспокойно:
Та ли я, к тому ли я иду?

Мне никто в пути не повстречался.
Кто из нас свое отвоевал?
Звал ли ты меня и не дозвался
Или ты совсем меня не звал?

***

Беспросветным может показаться
Мой неровный каменистый путь…
Не могу я взять и отказаться
От того, что разрывает грудь.

Где-то тает лунный лик сиротства,
Отраженный от моей любви.
Мне светло, и мне не надо солнца,
Ты меня, пожалуй, не зови

Я сама припомню наши числа,
Взгляд, однажды выдуманный мной…
Все на свете не имеет смысла,
Если в сердце пусто и темно!

7.04.96


***

От тебя и от себя — свободна,
Рада я одной своей любви.
Ей со мной легко и беззаботно.
Юная, прекрасная — живи!

У нее серебряного цвета
С изумрудной искоркой глаза.
Голосок ее звенит с рассвета,
Все перекрывая голоса.

Вместе с ней мы  встретим новолунье.
Я ей скоро лиру подарю…
И за эту девочку-певунью
Я тебя, тебя благодарю.

8.04.96


3. Чистая Руна. Непознаваемое. Бог Oдин






«Пустота — это конец и начало. В этой незаполненности содержится мощный потенциал. Руна охватывает полноту бытия, все, что должно осуществиться. Благоприятствование происходящему и готовность к нему — требование Руны. Она требует акта мужества, риска. С одной стороны, эта Руна представляет кармические силы — сумму того, что вами совершено. С другой — учит, что долги старой  кармы смещаются и изменяются одновременно с тем, как развиваетесь вы. Ничто не предопределено»

***

«Я так хотела жертвенной любви,
Блаженной муки самоотреченья…»
Мой неприступный, мой суровый вид —
Не больше, чем чужое отраженье.

Я долго презирала зеркала
И всматривалась в горестные лица.
Сама любовь, казалось, призвала
Страданием, как ядом, отравиться.

Мы были с ней в веках разлучены.
Как я ее звала и как искала!..
Она таилась в сердце — и вины
Ни за собой, и ни за кем не знала.

8.04.96

***

Ветер волосы мои перебирает.
Что за женщина с улыбкой на губах?
Незнакомая, но все-таки родная
Отражается в высоких зеркалах.

Ей в диковинку зеленые наряды,
Ей в диковинку, что вправду — хороша,
И тягучая волшебная услада
Грациозно замедляет шаг.

И на солнечном волшебном перекрестке
Так счастливо предугаданной судьбы
Улетает к улыбающимся звездам
Шарик, что казался голубым.

***
Я повернула это колесо!
Сама себе — Оракул и Фортуна.
Сокровища Рашида аль Гаруна
Струятся под ногами, как песок.


В сердце — небывало богатство,
Россыпи искрящейся любви.
Начинают звезды загораться,
И горит огонь в моей крови.

Все цвета — зеленый, желтый, красный —
Я увижу в сполохе огня.
Будет жизнь, конечно же, прекрасна
И непредсказуема — как я.

9.04.96 — 26.02.2003

АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
Когда я писала эти стихи, во мне звучали все на свете голоса, в том числе — куски моих собственных стихов. В «Рунах» легко прочитываются эти отзвуки.
 «И счастливый предутренний сон…»
Парафраз стихотворения 1977 года:
«Будет день — ты осыплешь сиренью
Мой спокойный предутренний сон…»

«Пробудившейся в сердце  любови..»
«Протяну я любови ладони пустые…»
(Б.Окуджава)

«У Фортуны в руках колесо»
Ссылка на стихотворение 1970 года «Барабанщик Фортуны», из которого Филинов, по его словам, сделал песню — и она в Крыму спасла ему жизнь. Стихотворение, как и многие юношеские стихи, написано от лица мужчины. Меня за это много ругали, но так получилось, что поэт во мне пробудился раньше, чем женщина.

«Он не дарит волшебных цветов…»
«Какое поле, где цветы?
Цветов еще не доставало!..»
                (1977)

«Отнимаю ладонь ото лба…»
«На лбу ладонь, на лбу ладонь —
Сгорай и веруй…»
(1988)
Впрочем, это стихотворение имеет восхождение и к Марине Ивановне:
«И как потом, склонивши лоб на стол,
Крест-накрест перечеркивала имя…»

«Ты не можешь быть моей наградой…»
«Я знаю, ты моя награда
За годы боли и труда…»
                     (Анна Ахматова)

«Для меня награда — свет в душе…»
«Не потому, что без нее светло,
А потому что с ней не надо света…»
        (Иннокентий Анненский, вроде бы)

«Все на свете не имеет смысла,
Если в сердце пусто и темно!»
Какая-то Ахматова, потом найду точно

«У нее серебряного цвета
С изумрудной искоркой глаза…»
«Глаза серебряного цвета…»
                   (1995)

«Я так хотела жертвенной любви,
Блаженной муки самоотреченья…»
Цитата из стихотворения 1977 года

«Я долго презирала зеркала…»
«Я перебила в доме зеркала…»
                   (1977)

«Все цвета — зеленый, желтый, красный…»
«Шарик, что казался раньше голубой,
Поднесешь, а он — зеленый, желтый красный…»
(Юрий Кукин)

«Я увижу в сполохе огня…»
«В крови горит огонь желанья…»
      (Как известно, Александр Пушкин)

1995

«Будет жизнь, конечно же, прекрасна»
Первоначально эта строчка звучала иначе: «Будет жизнь, наверное, прекрасна…». На эту ошибку мне указала одна женщина, которая закончила знаменитые в СПб Фиолетовые курсы . Она сказала, что если я не уверена, то ничего хорошего со мной не может произойти. Я согласилась и изменила строчку. Сначала она была чужой, как бы искусственной, но потом я к ней привыкла и полюбила: «Конечно же, прекрасна!» Она только подтверждает непреложный закон жизни: «Если хочешь быть счастливым — будь им!»

2002